А хутор уже не спал, в стороне полей уже была слышна работа техники, с западной стороны, где наши цеха, тоже было шумно. Праздно шатающихся не было, даже дети организованно топали к общей столовой, чтобы позавтракать и отправиться в учебный центр или на курсы ремесел, ну это для тех, кто постарше.
– Папка! – от гомонящей группы детей ко мне бежал Дениска.
Он с ходу запрыгнул на руки и у меня за спиной принялся жамкать затвор автомата.
– Привет, – я потрепал его по волосам, – как вы тут?
– Хорошо, только деда Федя очень сердитый.
– Это он для порядка, – я остановился и опустил Дениску на землю, – ну беги, не отставай.
Юра помахал рукой двум бойцам у навеса рядом с домом Михалыча, те сразу подбежали, а один из них, как положено, остановился за пару метров и, подойдя строевым шагом, доложил, отдавая честь:
– Товарищ старшина, за время несения службы происшествий не случилось, старший наряда ефрейтор Кошкин.
– Вольно, – Юра тоже козырнул, а затем протянул руку сначала одному, потом второму бойцу. – Что, прям тишь и благодать?
– Береговая охрана вчера с утра моторку гоняла у Пустого острова, те к нам на южный берег спрыгнули, ну силами дежурной группы задержали их.
– Кто такие?
– Корейцы.
– В смысле?
– В прямом. Одного при задержании ребята из ГБР форта подстрелили, он по-русски вроде хорошо говорил, пока сознание не потерял, сейчас он в госпитале, в реанимации, а второй вообще ни бельмеса по-русски, сейчас у пасечников, новоселье в новой тюрьме справляет… Алексей Макарыч предположил, что они с Новой Земли тиканули.
– Ладно, чую, если сейчас начну вникать, то и родных не увижу. Все, Юра, – я пожал ему руку, – топай в расположение и спать, ну и я часиков пять поспал бы…
– Понятно? – Юра, нахмурившись, спросил у ефрейтора, а потом добавил: – Пять часов никого не пускать!
– Есть пять часов никого не пускать.
Бабу Полю снова застал за ремеслом няньки, к слову, хорошей няньки. Алешка с ней спокоен, баба Поля успевает и по хозяйству, и разговаривать с ребенком, а он в ответ что-то там агукает.
– Доброе утро, – тихо сказал я, войдя в дом и скинув у порога свою ношу, разгрузку и автомат. – Света опять в госпитале?
– Да, еще до рассвета ушла, покормила Алешку и все.
– Мы вас тут совсем заэксплуатировали, – я прошел к умывальнику и вымыл руки.
– Да что ты, Сережа, нам же, старикам, такая забота только в радость… О, глянь-ка, закряхтел, ручонки тянет – родную кровь чувствует.
Я аккуратно взял из кроватки Алешку на руки и поднял над головой.
– Привет, бутуз!
– Ты не тряси…
Поздно, Алешка срыгнул на меня завтраком и расплылся в беззубой улыбке.
– Ну вот, поел же недавно совсем, – баба Поля вытерла полотенцем мою робу и смогла разглядеть вблизи. – Осспади! А глаза-то ввалились, спал-то сам когда?
– Вчера точно спал…
– Иди, ложися, али поешь, может? – Полина Андреевна забрала Алешку.
– Нет, больше хочу спать, чем есть…
– Вот и иди, за печку укладывайся.
Проснулся я оттого, что стало тепло и как-то приятно мягко…
– Вернулся, – Света прилегла рядом со мной и погладила по щеке, заросшей щетиной.
– Я всегда возвращаюсь, – я обнял любимую женщину и припал к ее губам, отчего стало спокойно, тепло, все мысли куда-то улетучились… только я и она…
– …и ужинать, что ль, не собирается? – донеслось откуда-то издалека.
– Вот окаянный! – это уже Полина Андреевна шепотом. – Ты спицияльно?
– Так чего, уже темно вон, час этот, мать иго, комендантский…
А мы лежали на нешироком топчане, слушали тихую перепалку стариков, смотрели друг другу в глаза и улыбались…
– Может, уже домой переедем? – прошептал я.
– Нет, не управлюсь я и с делами на «Иртыше», и с Алешкой…
– А какие у тебя там дела? – еще сильней понизив голос и зарывшись носом в Светины волосы, я прошептал ей на ухо.
– Как какие? – приподнялась она на локте. – Я же теперь целая старшая медсестра стоматологического отделения!
– Ого!
– У нас там уже почти все готово, ждем, когда кабинет к электричеству подключат. Ладно, мне Алешку кормить… молока уже почти нет, Михалыч козу привезти обещал. Ужинать-то будешь?
– Конечно! У меня за пару суток в животе только сухпай пробегал да пара кружек чая.
– Ну, тогда поднимайся, – Света еще раз поцеловала меня и, поправив волосы, поднялась с топчана. – Федор Михалыч, будет вам компания на ужин.
Когда великолепное жаркое с бараниной в тарелке закончилось, а Полина Андреевна разливала по кружкам кипяток, я уже окончательно проснулся и был готов слушать Михалыча, которого явно что-то беспокоило.
– Говори уже, вижу, что тебя будто надирает…
– У меня люди… люди уходят, кто-то сам в артельщики подался, кто в ученики, а кто и просится на свое подсобное хозяйство уйти.
– Ну, колхоз – дело добровольное, Федор Михалыч, ты от меня-то чего хочешь?
– Да не знаю я! Как быть-то?
– Хотят уйти на вольные хлеба – отпускай, в чем проблема?
– А кто же на земле работать будет?
– Не переживай, будет кому работать… у нас это «брожение масс» еще долго длиться будет, пока человек не поймет, что ему нужно и как ему дальше жить.
– Хорошо, что сейчас межсезонье, – вздохнул Михалыч.
– На днях слободчане прибывают, так что готовься принимать людей, а они люди привычные к земле.
– Что, прям все?
– Да… люди в том анклаве хорошие собрались, трудолюбивые, и отец Андрей тебе в помощники будет.
Засиделись с Михалычем за полночь, все думали-гадали, где и как слободчан размещать. Решили временно поставить на поляне перед хутором, где давно организован лагерь для переселенцев, еще три армейские палатки. А там – инструментом обеспечим, плашкоут прикомандируем и на Васин остров выпиливать и собирать высохший хвойник на стройматериалы.